Расследует Мартин Хьюитт
Jul. 9th, 2010 09:12 am![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
anafema_deviceДело мистера Фоггатта
Дело мистера Фоггатта
Практически единственным из профессиональных методов Мартина Хьюитта, который он никогда не подвергал критике, было суммирование признаков. И зачастую, когда я указывал ему на явную незначительность улик, за которые он с такой готовностью цеплялся – он отвечал, что две незначительные улики, указывающие в одном и том же направлении, немедленно становятся, на одном только основании их совпадения, чрезвычайно важными факторами.
«Если бы я искал мужчину,» – говорил он. – «О котором мне было бы известно только то, что он страдал косоглазим, имел родинку на правой руке и хромал, и затем встретил человека, отвечающего первому признаку, то один этот признак вряд ли привел бы меня к цели, поскольку тысячи людей страдают косоглазием. Однако, если бы я заметил у того же самого человека родинку на правой руке, то значение этих двух отличительных признаков для моих поисков немедленно возросло бы в сто, а то и тысячу раз. Порознь они мало что дают, но вместе значат многое. Значение улик не просто удваивается – оно выросло бы в два раза только лишь в том случае, если бы половина всех косоглазых мужчин имели родинки на правой руке; тогда как в действительности совпадение этих признаков встречается примерно у двоих из десяти тысяч. Две мелкие детали, указывающие в одном и том же направлении, становятся весьма сильным свидетельством. И если тот мужчина в дополнение ко всему еще и прохромает мимо нас, эта хромота (еще одна незначительная деталь), подкрепленная другими факторами, возведет весь набор признаков в ранг практической достоверности. Система идентификации человека Бетрильона – что иное, как не суммирование мелких, незначительных признаков? Тысячи людей имеют одинаковый рост, у тысяч из них один и тот же размер ноги и еще тысячи обладают одинаковым обхватом головы – у многих людей совпадает какой-либо один характерный признак. Но достоверно опознать человека возможно лишь в том случае, если взять все эти измерения в совокупности. Сами подумайте, много ли из ваших друзей обладают сразу двумя однаковыми отличительными особенностями?»
И довольно неожидано эта теория Хьюитта получила наглядное подтверждение чуть ли не у меня дома.
В старом здании, где я снимал квартиру и где находилась контора Хьюита, на нижних этажах располагались разнообразные офисы, а над ними – сдаваемые внаем мебилированные аппартаменты. Под самой крышей находилась квартира, которую занимал толстый мужчина средних лет по имени Фоггатт. Я уже довольно долго жил в этом доме, прежде чем мне довелось узнать как его зовут из случайного замечания домоправительницы, поскольку ни на дверной табличке, ни в общем списке жильцов, вывешенном внизу у крыльца, его имени не было.
Судя по всему, у мистера Фоггатта было мало друзей, но он вел жизнь, настолько приближенную к роскошной, насколько может себе позволить старый холостяк, снимающий мебелированную квартиру. На верхний этаж частенько доставялись ящики с шампанским и я не раз видел, как наверх несли такие картины, что в сердце бедного журналиста просыпалась болезненная алчность.
Человеком он был не слишком приятным. Как я уже сказал, он был полным и у него была неприятная манера вытягивать вперед голову и вытаращиваться такими круглыми и выпуклыми глазами, какие можно встретить разве что у рыб. В целом он производил впечатление человека довольно вульгарного, довольно бесцеременного и не вызывающего доверия. Никаких привлекательных черт я в нем не находил. И вот этот человек был найден застреленным у себя в гостиной.
Случилось это так: в тот вечер мы с Хьюиттом ужинали вместе в клубе и затем вернулись ко мне на квартиру, чтобы в спокойной обстановке покурить и потолковать обо всем, что первым придет в голову. Днем мне удалось выгодно приобрести на распродаже две партии книг, в каждой из которых таилось сокровище. Так мы и сидели, беседуя и просматривая эти книги, когда внезапно раздался громкий выстрел. Стреляли явно в нашем здании. Секунду мы прислушивались, но ничего больше так и не услышали, и затем Хьюитт сказал, что выстрел произвели из пистолета. Пистолеты были не таким уж обычным явлением в мебилированных аппартаментах, поэтому я поднялся и вышел на лестницу.
На следующем лестничном пролете стояла перепуганная миссис Клейтон, наша домоправительница. Она сказала, что выстрел донесся из комнат мистера Фоггатта. Миссис Клейтон думала, что он мог случайно выстрелить из пистолета, который обычно лежал у него на каминной полке. Мы поднялись наверх и она постучала в дверь мистера Фоггатта.
Ответа не последовало. Сквозь полукруглое окошко над дверью просачивался свет из чего миссис Клейтон заключила, что мистер Фоггатт должен быть у себя. Мы постучали погромче и позвали его по имени, но никакого ответа так и не получили. Дверь была заперта на замок и когда домоправительница попыталась открыть ее своим собственным ключом, обнаружилось, что ключ жильца вставлен в замок с той стороны. Миссис Клейтон немедленно решила, что «произошла какая-то неприятность» и разволновалась еще больше. В конце концов Хьюитту пришлось вскрыть дверь кочергой.
Миссис Клейтон оказалась права. В гостиной тихо и неподвижно сидел мистер Фоггатт, низко склонившись над столом. На голове у него виднелась рана, а рядом лежал большой револьвер армейского образца. Домоправительница слабо вскрикнула и кинулась к лестнице.
«Скорее, Бретт!» – восклинул Хьюитт. – «Приведите доктора и полицейского»
Я прыжками сбежал вниз по лестнице, перекрывая по полпролета за раз. «Прежде всего,» – думал я, – «Надо позвать доктора. Возможно, что мистер Фоггартт еще жив.» Но мне не удалось вспомнить ни одного доктора, живущего поблизости, поэтому я побежал в другую сторону от Стрэнда*, где с большей вероятностью можно было доктора, но с меньшей – полицейского. Пять минут у меня ушло на то, чтобы найти врача, после того, как меня ввел в заблуждение красный фонарь семейного пансиона, и еще пять, чтобы вернуться домой вместе с полицейским.
*Стрэнд – одна из центральных улиц Лондона (прим. переводчика)
Фоггатт был мертв. Исходя из следов сажи и других обстоятельств, доктор сделал вывод, что он сам застрелился из револьвера. Никто не мог выйти из гостиной через входную дверь, потому что ему пришлось бы пройти по лестнице мимо меня, и запертая изнутри дверь также делала это предположение невозможным. В комнате было два окна, оба плотно закрыты. Одно окно запиралось на задвижку, а у второго задвижка была сломана – и разлом был старым. Окно находилось на высоте почти пятидесяти футов, а то и больше, над землей и на стене не было никаких выступов, за которые можно было зацепиться рукой или ногой. Окна в других комнатах были заперты на задвижки. Все указывало на самоубийство – или на один из тех несчастных случаев, что могут произойти с людьми, неосторожно обращающимися с оружием. Вскоре в комнатах убитого обосновалась полиция и нас выпроводили прочь.
Мы заглянули в кухню домоправительницы, где дочь миссис Клейтон приводила ее в чувство джином, разбавленным водой.
«Вы не должны так огорчаться, миссис Клейтон,» - сказал Хьюитт. – «Иначе что станет со всем нами? Доктор полагает, что произошел несчастный случай.»
Он достал маленькую бутылочку с машинным маслом для швейных машинок и передал ее дочери, поблагодарив за одолжение.
* * *
Совсем мало фактов было представлено на дознании. Раздался выстрел, затем нашли тело – вот практически все изложенные обстоятельства. Ни друзья, ни родственники убитого так и не объявились. Затем выступил доктор, заявив, что вероятно произошел несчастный случай или самоубийство и полиция также склонялась к тому же мнению. В комнате ничего не нашли, что могло бы свидетельствовать о присутствии в ней постороннего. В то же время бумаги покойного, его банковская книжка и другие документы удостоверяли, что он был весьма состоятельным человеком, не имеющим видимых причин для самоубийства. Полиции не удалось разыскать родственников или друзей, более близких, чем случайные знакомые, приятели по клубу и так далее. Суд присяжных вынес вердикт, что смерть мистера Фоггатта произошла вследствие несчастного случая.
«Итак, Бретт,» – спросил меня Хьюитт спустя некоторое время. – «Что вы думаете о вердикте?»
Я ответил, что вынесенный вердикт можно считать одним из наиболее обоснованных и что он не протверечит здравому смыслу.»
«Да,» – согласился Хьюитт, – «Возможно, что не противоречит. С точки зрения присяжных, исходя из предоставленных им данных, их заключение выглядит вполне обоснованным. И, несмотря на все это, мистер Фоггатт не застрелился. В него стрелял довольно высокий, молодой мужчина в прекрасной физической форме, возможно моряк, но в любом случае, человек, активно занимающийся спортом – и я думаю, что смогу опознать этого мужчину, если увижу.»
«Но откуда вам это стало известно?»
«Из простейших рассуждений, которые вы и сами можете запросто проделать.»
«В таком случае, почему же вы не высказали их на дознании?»
«Дружище, кому нужны на дознаниях рассуждения и домыслы? Все, что им требуется, это свидетельские показания, улики. Если бы я выследил убийцу, тогда конечно же, мне следовало сообщить в полицию. Собственно говоря, полицейские и сами могли увидеть и понять столько же, сколько и я – а может даже и больше. Знаете, они ведь не выкладывают все сразу на дознании. Это им ни к чему.»
«Но если вы правы, как же этот человек покинул комнату?»
«Мы почти пришли домой. Давайте посмотрим на здание с другой стороны. Как мы знаем, он не мог выйти через входную дверь на лестничную площадку, камин тоже отпадает – в тот вечер в нем горел сильный огонь; значит покинуть комнату этот человек мог только через окно. И только одно окно дает такую возможность – со сломанной задвижкой, так как все остальные были заперты изнутри. Следовательно он вышел через то окно со сломанной задвижкой.»
«Но каким образом? До земли почти пятьдесят футов.»
«Да, конечно. Но почему вы упорно настаиваете на том, что единственный способ покинуть комнату через окно, это спуститься вниз на землю? Поглядите наверх. Окно расположено на самом верхнем этаже и имеет очень широкий подоконник. Над окном ничего нет, кроме плоской поверхности щипца; но справа в футе – двух от верхнего края окна заканчивается водосточная труба. Заметьте, что она сделана не из свинца, а из прочного железа и поддерживается прочным железным кронштейном. Если высокий человек станет на подоконник, придерживаясь левой рукой за стену, он сможет дотянуться правой рукой до водосточной трубы. Я измерял расстояние от кончиков пальцев ног до пальцев рук, у выского человека при полном растяжении оно составляет семь футов и три дюйма. Спортсмен или моряк мог бы, слегка подпрыгнув, ухватиться за трубу и подтянуть себя на крышу. Вы скажете, что он должен быть в очень хорошей физической форме, быть очень ловким и хладнокровным. Таким он и был. И эти самые признаки нам помогут, потому что они сужают границы поисков. Мы знаем какого человека нам надо искать – поскольку мы знаем, что он был в той комнате (я в этом уверен) и мы знаем, что уйти оттуда он мог лишь предложенным мной способом, ведь все другие невозможны, кроме этого одного, каким бы сложным трюком он ни казался. И то, что он закрыл за собой окно на такой высоте от земли, также подтверждает его хладнокровие и ловкость.
Все это было весьма очевидным, но главный вопрос так и оставался неотвеченным.
«Вы утверждаете, что в комнате был еще один человек,» – сказал я. – «Но откуда вам это стало известо?»
«Как я уже сказал, из очевидных умозаключений. Попрбуйте отгадайть, как я пришел к такому выводу. Вы любите упоминать о своем интересе к моей работе и о внимании, с которым вы следите за ней. Мы вместе были в той комнате и вы видели все то же, что и я. Воскресите в памяти эту картину и подумайте о разных мелочах, разбросанных повсюду, и о том, какое отношение они могут иметь к делу. Быстрый осмотр места происшествия, это первая неотъемлемая часть моей работы. Например, вы заметили газету?»
«Да, на полу лежала вечерняя газета, но я не осмотрел ее.»
«Заметили что-нибудь еще?»
«На столе стоял графин с виски, взятый из подставки на серванте, и один бокал. Что, кстати,» – добавил я. – «Выглядит так, будто там был лишь один человек.»
«Что же, возможно так оно и выглядит, хотя вряд ли данное наблюдение можно считать веским. Продолжайте!»
«На серванте также стояла ваза с фруктами, а рядом с ней тарелка с ореховой скорлупой, надкусанным яблоком, щипцами для колки орехов и еще, кажется, с апельсиновой кожурой. В комнате была также расставлена самая обыкновенная мебель, но у стола стоял только один стул, тот, на котором сидел Фоггатт. Вот все, что я успел заметить. Подождите – там на столе еще была пепельница и рядом лежала частично выкуренная сигара, но только одна.»
«Отлично – отлично, память у вас прекрасная и наблюдательность тоже. Вы все рассмотрели все запомнили. Уверен, что теперь вы и сами догадались, как я узнал, что другой человек только что покинул комнату?»
«Нет, не догадался, разве что в пепельнице был еще один сорт пепла.»
«Безусловно хорошее предположение, но нет, там был пепел только одного вида сигар. А помните ли вы, что я сделал после того, как полиция выдворила нас из квартиры?»
«Кажется, вы возвратили бутылочку с машинным маслом дочери домоправительницы.»
«Верно. Ну что, вы поняли намек? Теперь-то вам все ясно?»
«Нет, мне ничего не ясно.»
«Тогда я не буду вам ничего объяснять; вы этого не заслужили. Думайте и не упоминайте более при мне этот случай, пока хоть что-то не поймете. Факты смотрят вам в лицо; вы их видите, вы их запомнили и в то же самое время не поняли. Я не буду поощрять ваше разгильдяйство, мой друг, объясняя вам то, в чем вы и сами разобрались бы, если бы захотели. До свидания – я ухожу. У меня тут есть дело, которым я никак не могу пренебречь.»
«Разве вы не собираетесь дальше заниматься убийством Фоггатта?»
Хьюитт пожал плечами. «Я не полицейский,» – ответил он. – «Этот случай находится в хороших руках. Конечно, если кто-нибудь попросит меня заняться этим делом по работе, я займусь им. Случай очень интересный, но я не могу пренебрегать своей основной работой ради него. Разумеется, я буду смотреть в оба и память у меня хорошая. Бывает, что рыба сама плывет тебе в руки. В таких случаях я – честный гражданин и всегда готов помочь закону. О ревуар!»
Дело мистера Фоггатта
Практически единственным из профессиональных методов Мартина Хьюитта, который он никогда не подвергал критике, было суммирование признаков. И зачастую, когда я указывал ему на явную незначительность улик, за которые он с такой готовностью цеплялся – он отвечал, что две незначительные улики, указывающие в одном и том же направлении, немедленно становятся, на одном только основании их совпадения, чрезвычайно важными факторами.
«Если бы я искал мужчину,» – говорил он. – «О котором мне было бы известно только то, что он страдал косоглазим, имел родинку на правой руке и хромал, и затем встретил человека, отвечающего первому признаку, то один этот признак вряд ли привел бы меня к цели, поскольку тысячи людей страдают косоглазием. Однако, если бы я заметил у того же самого человека родинку на правой руке, то значение этих двух отличительных признаков для моих поисков немедленно возросло бы в сто, а то и тысячу раз. Порознь они мало что дают, но вместе значат многое. Значение улик не просто удваивается – оно выросло бы в два раза только лишь в том случае, если бы половина всех косоглазых мужчин имели родинки на правой руке; тогда как в действительности совпадение этих признаков встречается примерно у двоих из десяти тысяч. Две мелкие детали, указывающие в одном и том же направлении, становятся весьма сильным свидетельством. И если тот мужчина в дополнение ко всему еще и прохромает мимо нас, эта хромота (еще одна незначительная деталь), подкрепленная другими факторами, возведет весь набор признаков в ранг практической достоверности. Система идентификации человека Бетрильона – что иное, как не суммирование мелких, незначительных признаков? Тысячи людей имеют одинаковый рост, у тысяч из них один и тот же размер ноги и еще тысячи обладают одинаковым обхватом головы – у многих людей совпадает какой-либо один характерный признак. Но достоверно опознать человека возможно лишь в том случае, если взять все эти измерения в совокупности. Сами подумайте, много ли из ваших друзей обладают сразу двумя однаковыми отличительными особенностями?»
И довольно неожидано эта теория Хьюитта получила наглядное подтверждение чуть ли не у меня дома.
В старом здании, где я снимал квартиру и где находилась контора Хьюита, на нижних этажах располагались разнообразные офисы, а над ними – сдаваемые внаем мебилированные аппартаменты. Под самой крышей находилась квартира, которую занимал толстый мужчина средних лет по имени Фоггатт. Я уже довольно долго жил в этом доме, прежде чем мне довелось узнать как его зовут из случайного замечания домоправительницы, поскольку ни на дверной табличке, ни в общем списке жильцов, вывешенном внизу у крыльца, его имени не было.
Судя по всему, у мистера Фоггатта было мало друзей, но он вел жизнь, настолько приближенную к роскошной, насколько может себе позволить старый холостяк, снимающий мебелированную квартиру. На верхний этаж частенько доставялись ящики с шампанским и я не раз видел, как наверх несли такие картины, что в сердце бедного журналиста просыпалась болезненная алчность.
Человеком он был не слишком приятным. Как я уже сказал, он был полным и у него была неприятная манера вытягивать вперед голову и вытаращиваться такими круглыми и выпуклыми глазами, какие можно встретить разве что у рыб. В целом он производил впечатление человека довольно вульгарного, довольно бесцеременного и не вызывающего доверия. Никаких привлекательных черт я в нем не находил. И вот этот человек был найден застреленным у себя в гостиной.
Случилось это так: в тот вечер мы с Хьюиттом ужинали вместе в клубе и затем вернулись ко мне на квартиру, чтобы в спокойной обстановке покурить и потолковать обо всем, что первым придет в голову. Днем мне удалось выгодно приобрести на распродаже две партии книг, в каждой из которых таилось сокровище. Так мы и сидели, беседуя и просматривая эти книги, когда внезапно раздался громкий выстрел. Стреляли явно в нашем здании. Секунду мы прислушивались, но ничего больше так и не услышали, и затем Хьюитт сказал, что выстрел произвели из пистолета. Пистолеты были не таким уж обычным явлением в мебилированных аппартаментах, поэтому я поднялся и вышел на лестницу.
На следующем лестничном пролете стояла перепуганная миссис Клейтон, наша домоправительница. Она сказала, что выстрел донесся из комнат мистера Фоггатта. Миссис Клейтон думала, что он мог случайно выстрелить из пистолета, который обычно лежал у него на каминной полке. Мы поднялись наверх и она постучала в дверь мистера Фоггатта.
Ответа не последовало. Сквозь полукруглое окошко над дверью просачивался свет из чего миссис Клейтон заключила, что мистер Фоггатт должен быть у себя. Мы постучали погромче и позвали его по имени, но никакого ответа так и не получили. Дверь была заперта на замок и когда домоправительница попыталась открыть ее своим собственным ключом, обнаружилось, что ключ жильца вставлен в замок с той стороны. Миссис Клейтон немедленно решила, что «произошла какая-то неприятность» и разволновалась еще больше. В конце концов Хьюитту пришлось вскрыть дверь кочергой.
Миссис Клейтон оказалась права. В гостиной тихо и неподвижно сидел мистер Фоггатт, низко склонившись над столом. На голове у него виднелась рана, а рядом лежал большой револьвер армейского образца. Домоправительница слабо вскрикнула и кинулась к лестнице.
«Скорее, Бретт!» – восклинул Хьюитт. – «Приведите доктора и полицейского»
Я прыжками сбежал вниз по лестнице, перекрывая по полпролета за раз. «Прежде всего,» – думал я, – «Надо позвать доктора. Возможно, что мистер Фоггартт еще жив.» Но мне не удалось вспомнить ни одного доктора, живущего поблизости, поэтому я побежал в другую сторону от Стрэнда*, где с большей вероятностью можно было доктора, но с меньшей – полицейского. Пять минут у меня ушло на то, чтобы найти врача, после того, как меня ввел в заблуждение красный фонарь семейного пансиона, и еще пять, чтобы вернуться домой вместе с полицейским.
*Стрэнд – одна из центральных улиц Лондона (прим. переводчика)
Фоггатт был мертв. Исходя из следов сажи и других обстоятельств, доктор сделал вывод, что он сам застрелился из револьвера. Никто не мог выйти из гостиной через входную дверь, потому что ему пришлось бы пройти по лестнице мимо меня, и запертая изнутри дверь также делала это предположение невозможным. В комнате было два окна, оба плотно закрыты. Одно окно запиралось на задвижку, а у второго задвижка была сломана – и разлом был старым. Окно находилось на высоте почти пятидесяти футов, а то и больше, над землей и на стене не было никаких выступов, за которые можно было зацепиться рукой или ногой. Окна в других комнатах были заперты на задвижки. Все указывало на самоубийство – или на один из тех несчастных случаев, что могут произойти с людьми, неосторожно обращающимися с оружием. Вскоре в комнатах убитого обосновалась полиция и нас выпроводили прочь.
Мы заглянули в кухню домоправительницы, где дочь миссис Клейтон приводила ее в чувство джином, разбавленным водой.
«Вы не должны так огорчаться, миссис Клейтон,» - сказал Хьюитт. – «Иначе что станет со всем нами? Доктор полагает, что произошел несчастный случай.»
Он достал маленькую бутылочку с машинным маслом для швейных машинок и передал ее дочери, поблагодарив за одолжение.
* * *
Совсем мало фактов было представлено на дознании. Раздался выстрел, затем нашли тело – вот практически все изложенные обстоятельства. Ни друзья, ни родственники убитого так и не объявились. Затем выступил доктор, заявив, что вероятно произошел несчастный случай или самоубийство и полиция также склонялась к тому же мнению. В комнате ничего не нашли, что могло бы свидетельствовать о присутствии в ней постороннего. В то же время бумаги покойного, его банковская книжка и другие документы удостоверяли, что он был весьма состоятельным человеком, не имеющим видимых причин для самоубийства. Полиции не удалось разыскать родственников или друзей, более близких, чем случайные знакомые, приятели по клубу и так далее. Суд присяжных вынес вердикт, что смерть мистера Фоггатта произошла вследствие несчастного случая.
«Итак, Бретт,» – спросил меня Хьюитт спустя некоторое время. – «Что вы думаете о вердикте?»
Я ответил, что вынесенный вердикт можно считать одним из наиболее обоснованных и что он не протверечит здравому смыслу.»
«Да,» – согласился Хьюитт, – «Возможно, что не противоречит. С точки зрения присяжных, исходя из предоставленных им данных, их заключение выглядит вполне обоснованным. И, несмотря на все это, мистер Фоггатт не застрелился. В него стрелял довольно высокий, молодой мужчина в прекрасной физической форме, возможно моряк, но в любом случае, человек, активно занимающийся спортом – и я думаю, что смогу опознать этого мужчину, если увижу.»
«Но откуда вам это стало известно?»
«Из простейших рассуждений, которые вы и сами можете запросто проделать.»
«В таком случае, почему же вы не высказали их на дознании?»
«Дружище, кому нужны на дознаниях рассуждения и домыслы? Все, что им требуется, это свидетельские показания, улики. Если бы я выследил убийцу, тогда конечно же, мне следовало сообщить в полицию. Собственно говоря, полицейские и сами могли увидеть и понять столько же, сколько и я – а может даже и больше. Знаете, они ведь не выкладывают все сразу на дознании. Это им ни к чему.»
«Но если вы правы, как же этот человек покинул комнату?»
«Мы почти пришли домой. Давайте посмотрим на здание с другой стороны. Как мы знаем, он не мог выйти через входную дверь на лестничную площадку, камин тоже отпадает – в тот вечер в нем горел сильный огонь; значит покинуть комнату этот человек мог только через окно. И только одно окно дает такую возможность – со сломанной задвижкой, так как все остальные были заперты изнутри. Следовательно он вышел через то окно со сломанной задвижкой.»
«Но каким образом? До земли почти пятьдесят футов.»
«Да, конечно. Но почему вы упорно настаиваете на том, что единственный способ покинуть комнату через окно, это спуститься вниз на землю? Поглядите наверх. Окно расположено на самом верхнем этаже и имеет очень широкий подоконник. Над окном ничего нет, кроме плоской поверхности щипца; но справа в футе – двух от верхнего края окна заканчивается водосточная труба. Заметьте, что она сделана не из свинца, а из прочного железа и поддерживается прочным железным кронштейном. Если высокий человек станет на подоконник, придерживаясь левой рукой за стену, он сможет дотянуться правой рукой до водосточной трубы. Я измерял расстояние от кончиков пальцев ног до пальцев рук, у выского человека при полном растяжении оно составляет семь футов и три дюйма. Спортсмен или моряк мог бы, слегка подпрыгнув, ухватиться за трубу и подтянуть себя на крышу. Вы скажете, что он должен быть в очень хорошей физической форме, быть очень ловким и хладнокровным. Таким он и был. И эти самые признаки нам помогут, потому что они сужают границы поисков. Мы знаем какого человека нам надо искать – поскольку мы знаем, что он был в той комнате (я в этом уверен) и мы знаем, что уйти оттуда он мог лишь предложенным мной способом, ведь все другие невозможны, кроме этого одного, каким бы сложным трюком он ни казался. И то, что он закрыл за собой окно на такой высоте от земли, также подтверждает его хладнокровие и ловкость.
Все это было весьма очевидным, но главный вопрос так и оставался неотвеченным.
«Вы утверждаете, что в комнате был еще один человек,» – сказал я. – «Но откуда вам это стало известо?»
«Как я уже сказал, из очевидных умозаключений. Попрбуйте отгадайть, как я пришел к такому выводу. Вы любите упоминать о своем интересе к моей работе и о внимании, с которым вы следите за ней. Мы вместе были в той комнате и вы видели все то же, что и я. Воскресите в памяти эту картину и подумайте о разных мелочах, разбросанных повсюду, и о том, какое отношение они могут иметь к делу. Быстрый осмотр места происшествия, это первая неотъемлемая часть моей работы. Например, вы заметили газету?»
«Да, на полу лежала вечерняя газета, но я не осмотрел ее.»
«Заметили что-нибудь еще?»
«На столе стоял графин с виски, взятый из подставки на серванте, и один бокал. Что, кстати,» – добавил я. – «Выглядит так, будто там был лишь один человек.»
«Что же, возможно так оно и выглядит, хотя вряд ли данное наблюдение можно считать веским. Продолжайте!»
«На серванте также стояла ваза с фруктами, а рядом с ней тарелка с ореховой скорлупой, надкусанным яблоком, щипцами для колки орехов и еще, кажется, с апельсиновой кожурой. В комнате была также расставлена самая обыкновенная мебель, но у стола стоял только один стул, тот, на котором сидел Фоггатт. Вот все, что я успел заметить. Подождите – там на столе еще была пепельница и рядом лежала частично выкуренная сигара, но только одна.»
«Отлично – отлично, память у вас прекрасная и наблюдательность тоже. Вы все рассмотрели все запомнили. Уверен, что теперь вы и сами догадались, как я узнал, что другой человек только что покинул комнату?»
«Нет, не догадался, разве что в пепельнице был еще один сорт пепла.»
«Безусловно хорошее предположение, но нет, там был пепел только одного вида сигар. А помните ли вы, что я сделал после того, как полиция выдворила нас из квартиры?»
«Кажется, вы возвратили бутылочку с машинным маслом дочери домоправительницы.»
«Верно. Ну что, вы поняли намек? Теперь-то вам все ясно?»
«Нет, мне ничего не ясно.»
«Тогда я не буду вам ничего объяснять; вы этого не заслужили. Думайте и не упоминайте более при мне этот случай, пока хоть что-то не поймете. Факты смотрят вам в лицо; вы их видите, вы их запомнили и в то же самое время не поняли. Я не буду поощрять ваше разгильдяйство, мой друг, объясняя вам то, в чем вы и сами разобрались бы, если бы захотели. До свидания – я ухожу. У меня тут есть дело, которым я никак не могу пренебречь.»
«Разве вы не собираетесь дальше заниматься убийством Фоггатта?»
Хьюитт пожал плечами. «Я не полицейский,» – ответил он. – «Этот случай находится в хороших руках. Конечно, если кто-нибудь попросит меня заняться этим делом по работе, я займусь им. Случай очень интересный, но я не могу пренебрегать своей основной работой ради него. Разумеется, я буду смотреть в оба и память у меня хорошая. Бывает, что рыба сама плывет тебе в руки. В таких случаях я – честный гражданин и всегда готов помочь закону. О ревуар!»
