![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
anafema_deviceСлучай на железнодорожной станции - 1
Эту историю мне рассказал "Черепаха" Роджерс, с которым мы вместе учились в Принстоне. Мы сидели на последней платформе товарного поезда, который медленно тащился по бурой, высушенной солнцем пустыне между Гровером и Шайенном. В то время он работал кассиром в B--- отделении железной дороги в Шайенне. Роджерс был родом из Олбани, но после того, как его отец потерял деньги, его дядя устроил "Черепаху" на должность кассира на западной железной дороге. Он оставил колледж и полностью выпал за пределы нашего небольшого мирка. Мы снова встретились только тогда, когда университет послал меня на запад с группой геологов, разыскиваюих месторождения полезных ископаемых неподалеку от Стерлинга в Колорадо. По такому случаю Роджерс специально приехал в Стерлинг, чтобы провести воскресенье со мной, и я сопровождал его на обратной дороге в Шайенн.
Когда поезд отошел от станции в Гровере, мы устроились на последней платформе, куря и наблюдая за бледно-желтым диском восходящей луны, заливавшей серые равнины мягким лимонным светом. Телеграфные столбы, проносясь мимо, расчерчивали небо, как нотный стан, и звезды, сияющие между проводами, напоминали ноты какой-то безумной симфонии. Безмолвие ночи, одиночество и бесплодность равнины способствовали странному ходу мыслей. Мы только что покинули Гровер, где прошлой зимой произошло убийство сотрудника железнодорожной станции, и эту историю все еще продолжали обсуждать вдоль всей линии железной дороги. Роджерс был близким другом убитого и говорили, что он знал об этом случае больше, чем кто-либо другой, но со свой ственной ему сдержанностью, из-за которой он и получил в колледже прозвище "Черепаха", он хранил все, что он знал, в себе, и даже самый опытный репортер из нью-йоркского журнала, специально проехавший через полконтинента, чтобы выспросить детали, отстал от него, несолоно хлебавши.
Но мы были знакомы с Роджерсом уже много лет и с тех пор, как я вел раскопки в мягком туфе вокруг Стерлинга, у нас установились доверительные отношения, потому что всегда приятно встретить старого знакомца на чужбине. Поэтому, когда маленькое красное здание железнодорожной станции в Гровере исчез вдали, я прямо попросил его рассказать об убийстве Лоуренса О'Тула. Прежде чем ответить, Роджерс долго затянулся из своей черной курительной трубки.
Ну, чего уж там, я мог бы кое-что рассказать про это дело, но вопрос в том, насколько ты мне поверишь и сможешь ли удержаться от доклада в Сообществе Парапсихологических Явлений. Я всего однажды рассказывал эту историю и то, руководителю нашего подразделению, и, в конце, старик поинтересовался, не пьяница ли я, отметив, что богатое воображение не является желательным качеством у служащих железной дороги. Он также добавил, что будет к лучшему, если эта история не пойдет дальше. Понимаешь, это малоприятный рассказ, нам ведь не очень-то нравится, когда жизнь напоминает нам о том, что есть многое на свете, мой друг, с чем наши мудрецы не могут разобраться. Тем не менее, мне самому хочется рассказать о случившемся человеку, который сможет посмотреть на нее бесспристрастным взглядом и отнесет ее к событиям полной случайности, к которым она и должна относиться. Это облгечило бы мне душу и я узнал бы мнение ученого человека. Но лучше начать с начала, с бала, который предшествовал трагедии, подобно тому, как события такого рода следуют друг за другом по ходу пьесы. Судьба, которая на свой лад имеет много общего с художником, часто прибегает к элементарному принципу контраста, чтобы придать происходящему больший интерес.
Это случилось тридцать первого декабря, в утро инаугурационного бала вновь избранного губернатора. В тот день я появился на работе рано, поскольку впереди меня ждал тяжелый трудовой день и, собираясь вечером пойти на бал, я хотел закрыть контору к шести часам. Едва успев отпереть дверь я услышал, как кто-то вызывает Шайенн по телеграфу, и поторопился к аппарату. Это был Лоуренс О'Тул из Гровера и он сообщил, что собирается приехать на бал на дополнительном поезде к девяти часам вечера. Он хотел, чтобы я спросил у мисс Мэстерсон не пойдет ли она на танцы с ним. У него не получалось отпроситься пораньше, поскольку последний регулярный поезд в Шайенн отбывал из Гровера в 5:45 дня, а в 7:30 через Гровер проходит поезд на восток. Диспетчер не хотел отпускать его в случае, если будут заказы на семичасовой поезд. Поэтому Ларри не стал заранее договариваться с мисс Мэстерсон, поскольку не был уверен, что сможет попасть на бал, пока не узнал о дополнительном поезде.
Я позвонил мисс Мэстерсон и передал ей сообщение от Ларри. Она ответила, что уже договорилась пойти на бал с мистером Фреймарком, но затем добавила, расмеявшись, что никакая другая договоренность не останется в силе, если Ларри может пойти на бал.
Примерно в полдень Фреймарк заглянул в контору и я заподозрил, что он только что от мисс Мэстерсон. Пока он слонялся вокруг конторы, Ларри снова телеграфировал, чтобы сообщить, что цветы для Хелен прибудут из Денвера на пассажирском поезде компании Юнион Пасифик в пять часов и попросил меня как можно быстрее переслать их ей и, в случае, если дополнительный поезд опоздает, отвезти ее на был. Фреймарк, конечно же, услышал сообщение, и когда приемник смолк, он медленно и неприятно улыбнулся, сказав – «Спасибо. Это все, что я хотел узнать.» – и покинул контору.
Лоуренс О'Тул служил в железнодорожной кассе в Шайенне, на том месте, где я сейчас работаю. Теперь, когда он находится на том свете, думаю, мне следует объяснить, что за человек он был, но когда он еще пребывал в нашем мире, то мог объяснить себя лучше, чем кто-либо другой. После того, как мне пришлось покинуть Принстон, я достаточно побродил по свету и скажу, что в мире хватает славных парней, но трудно найти кого-либо славнее, чем был Ларри. Думаю, что могу без натяжки назвать его самым популярным человеком в подразделении. Он обладал способностью нравиться всем, доходящая до своего рода гениальности. Свою службу на железной дороге он начинал помощником дежурного на станции в Стерлинге, обычный парнишка, только что из Ирландии, без доллара в кармане и юез какой-либо поддержки. Но он обладал находчивостью и приятной внешностью. У него была такая внешность, которая могла послужить векселем, приемлимым в любом банке.
Фреймарк тогда служил кассиром в Шайеннском отделении, но он оказался нечист на руку и, когда Ларри под долгу службы должен был разоблачить его, Ларри сделал это без колебания. Феймарка уволили, а Ларри занял его место. Естественно, после этого они недолюбливали друг друга и все сначительно ухудшилось, когда Хелен Мэстерсон увлеклась Ларри и Фреймарк тоже весьма ей заинтересовался. Сомневаюсь, что этот негодяй действительно нравился мисс Мэстерсон, но он был странным типом и она была странной девочкой, и она посчитала его интересным.
Ее отец, Джон Дж. Мэстерсон, был сенатором Соединенных Штатов от Вайоминга и Хелен получила образование в Уеллсли и вела необременительный образ жизни в Вашингтоне. Она нашла Шайенн унылым но, в соответствии со своей вашингтонской привычкой, относилась ко всему, кроме глупости, с терпимостью, а Фреймарк, конечно жн, был неглуп. Он считался эльзасским евреем, но довольно долго жил в Париже и бывал во многих уголках мира и свободно говорил на главных европейских языках. Это был жилистый, болезненный мужчина с землистым цветом лица, худой и производящий впечателние, словно его высушил обжигающий воздух тропиков. Но двигался он с гибкостью и грацией, наделявшими его необычным, скрытым изяществом. Глаза у него были маленькими, черными и блестели, как гагатовые бусины. Густые, жесткие волосы черного цвета, отливающие фиолетовым блеском, он всегда носил их разделенными на пробор посередине и гладко зачесывал за уши. У него была пара на редкость бестыдных алых губ, прикрывающих ряд белоснежных ровных зубов. Но руки, за которыми он так старательно ухаживал, выглядели как желтые, морщинистые руки старика, хотя вряд ли ему было более, чем за тридцать. Короче говоря, этот тип производил очень странное впечатление. Так или иначе, но в его прошлом или настоящем, а может и в его судьбе чувствовалось что-то особое, что выделяло его среди других мужчин. Он одевался с превосходным вкусом, его манеры отличались особой любезностью и он всегда разговаривал с подчеркнутой почтительностью. После того, как Фреймарк потерял работу в железнодоржной компании, он занялся разведением крупного рогатого скота на ранчо в десяти милях от города, хотя проводил почти все время в Шайенне в карточных домах Капитолия. У него была ненастыная страсть к азартной игре и он был одним из немногих, кто мог извлечь из игры выгоду.
Приблизительно за неделю до бала в Шайенне остановился кузен Ларри, Гарри Бернс, служащий репортером газеты Лондон Таймс. Он направлялся в Сан-Франциско и Ларри приехал встретиться с ним. Мы отвели Бернса в клуб и я заметил, как странно он отреагировал на появление Фреймарка. Затем Бернс отправился в Гровер, чтобы провести день с Ларри, и в субботу Ларри телеграфировал мне, вызывая меня на воскресенье, потому что у него были важные новости.
Я приехал и узнал, что Фреймарк под другим именем фигурировал в особо отвратительном лондонском скандале, о котором Бернс написал репортаж. Фреймарк действительно жил в Париже, но в его жилах не было и капли еврейской крови. Его отцом был французский солдат, который во время службы на Востоке купил себе китайскую рабыню, влюбился в нее и женился на ней. После смерти жены он вместе с ребенком вернулся в Европу. Там он вышел в отставку и устроился на гражданскую службу, занимая несколько незначительных постов в Париже, где обучался его сын. Мальчик, честолюбивый и чрезвычайно чувствительный к своему азиатскому происхождению, был изгнан из клуба и уехал в Лондон, где занимался очень сомнительными делами, происвоив себе еврейское происхождение за счет своей восточной наружности. Это все объяснило. Например, почему у него были такие старческие руки. В его венах текла вялая земноводная кровь расы, которая была уже стара в то время, когда Иаков пас стада Лавана на холмах Падан-Арама; расы, закутанной в саван еще до того, как Европе соткали пеленки.
Конечно же, сразу встал вопрос, что делать с полученной от Бернса информацией. Клубы в Шайенне не являются привилегированными, но Чинаман, участвующий в сомнительных сделках с Фреймарком, обязательно будет лишен барристерской лицензии повсюду за пределами Уайтчепела. Одно было ясно – необходимо немедленно раскрыть глаза мисс Мэстерсон.
- Вообще-то, подумав как следует, - сказал Ларри, - я решил, что должен лично рассказать ей обо всем. Надо сделать это непринужденно, чтобы не слишком сильно задеть ее чувство собственного достоинства. Постараться не выйти из себя и назвать его в лицо подлецом.
Итак, вернемся ко дню бала. Я все гадал, останется ли Ларри в Шайенне на ночь, чтобы поговорить с мисс Мэстерсон на следующий день, поскольку он ведь не мог выложить такие вещи девушке прямо на вечеринке.
В тот вечер я рано оделся и отправился на станцию в девять вечера, чтобы встретить Ларри. Дополнительный поезд пришел, но Ларри на нем не было. Коннелли, проводник, сказал, что не видел О'Тула, однако контора в Гровере была открыта и никаких приказов от диспетчера не поступило, поэтому он предположил, что О'Тул поехал поездом номер 153. Я вернулся в контору и телеграфировал на станцию, но ответа так и не получил. Тогда я сел за телефон и пытался дозвониться в течение пятнадцати минут. Потом я решил найти проводника 153 маршрута, пассажирского поезда, проходившего через Гровер в 5:30 вечера и узнать у него о Ларри, но было уже почти 9:45 и я знал, что мисс Мэстерсон ждет.Поэтому я вскочил в экипаж и попросил кучера погонять. Всю дорогу к дому Мэстерсонсов я размышлял о произошедшем. Я не мог найти объяснение отсутствию О'Тула, но более важным сейчас было придумать такое объяснение для мисс Мэстерсон, которое не встревожило бы и не оскорбило бы ее. Я не мог прямо сказать ей, что он не приехал, поскольку он мог бы появиться позже, поэтому я решил соврать, что дополнительный поезд опаздывает и мне не известно, когда он прибывает.
Эту историю мне рассказал "Черепаха" Роджерс, с которым мы вместе учились в Принстоне. Мы сидели на последней платформе товарного поезда, который медленно тащился по бурой, высушенной солнцем пустыне между Гровером и Шайенном. В то время он работал кассиром в B--- отделении железной дороги в Шайенне. Роджерс был родом из Олбани, но после того, как его отец потерял деньги, его дядя устроил "Черепаху" на должность кассира на западной железной дороге. Он оставил колледж и полностью выпал за пределы нашего небольшого мирка. Мы снова встретились только тогда, когда университет послал меня на запад с группой геологов, разыскиваюих месторождения полезных ископаемых неподалеку от Стерлинга в Колорадо. По такому случаю Роджерс специально приехал в Стерлинг, чтобы провести воскресенье со мной, и я сопровождал его на обратной дороге в Шайенн.
Когда поезд отошел от станции в Гровере, мы устроились на последней платформе, куря и наблюдая за бледно-желтым диском восходящей луны, заливавшей серые равнины мягким лимонным светом. Телеграфные столбы, проносясь мимо, расчерчивали небо, как нотный стан, и звезды, сияющие между проводами, напоминали ноты какой-то безумной симфонии. Безмолвие ночи, одиночество и бесплодность равнины способствовали странному ходу мыслей. Мы только что покинули Гровер, где прошлой зимой произошло убийство сотрудника железнодорожной станции, и эту историю все еще продолжали обсуждать вдоль всей линии железной дороги. Роджерс был близким другом убитого и говорили, что он знал об этом случае больше, чем кто-либо другой, но со свой ственной ему сдержанностью, из-за которой он и получил в колледже прозвище "Черепаха", он хранил все, что он знал, в себе, и даже самый опытный репортер из нью-йоркского журнала, специально проехавший через полконтинента, чтобы выспросить детали, отстал от него, несолоно хлебавши.
Но мы были знакомы с Роджерсом уже много лет и с тех пор, как я вел раскопки в мягком туфе вокруг Стерлинга, у нас установились доверительные отношения, потому что всегда приятно встретить старого знакомца на чужбине. Поэтому, когда маленькое красное здание железнодорожной станции в Гровере исчез вдали, я прямо попросил его рассказать об убийстве Лоуренса О'Тула. Прежде чем ответить, Роджерс долго затянулся из своей черной курительной трубки.
Ну, чего уж там, я мог бы кое-что рассказать про это дело, но вопрос в том, насколько ты мне поверишь и сможешь ли удержаться от доклада в Сообществе Парапсихологических Явлений. Я всего однажды рассказывал эту историю и то, руководителю нашего подразделению, и, в конце, старик поинтересовался, не пьяница ли я, отметив, что богатое воображение не является желательным качеством у служащих железной дороги. Он также добавил, что будет к лучшему, если эта история не пойдет дальше. Понимаешь, это малоприятный рассказ, нам ведь не очень-то нравится, когда жизнь напоминает нам о том, что есть многое на свете, мой друг, с чем наши мудрецы не могут разобраться. Тем не менее, мне самому хочется рассказать о случившемся человеку, который сможет посмотреть на нее бесспристрастным взглядом и отнесет ее к событиям полной случайности, к которым она и должна относиться. Это облгечило бы мне душу и я узнал бы мнение ученого человека. Но лучше начать с начала, с бала, который предшествовал трагедии, подобно тому, как события такого рода следуют друг за другом по ходу пьесы. Судьба, которая на свой лад имеет много общего с художником, часто прибегает к элементарному принципу контраста, чтобы придать происходящему больший интерес.
Это случилось тридцать первого декабря, в утро инаугурационного бала вновь избранного губернатора. В тот день я появился на работе рано, поскольку впереди меня ждал тяжелый трудовой день и, собираясь вечером пойти на бал, я хотел закрыть контору к шести часам. Едва успев отпереть дверь я услышал, как кто-то вызывает Шайенн по телеграфу, и поторопился к аппарату. Это был Лоуренс О'Тул из Гровера и он сообщил, что собирается приехать на бал на дополнительном поезде к девяти часам вечера. Он хотел, чтобы я спросил у мисс Мэстерсон не пойдет ли она на танцы с ним. У него не получалось отпроситься пораньше, поскольку последний регулярный поезд в Шайенн отбывал из Гровера в 5:45 дня, а в 7:30 через Гровер проходит поезд на восток. Диспетчер не хотел отпускать его в случае, если будут заказы на семичасовой поезд. Поэтому Ларри не стал заранее договариваться с мисс Мэстерсон, поскольку не был уверен, что сможет попасть на бал, пока не узнал о дополнительном поезде.
Я позвонил мисс Мэстерсон и передал ей сообщение от Ларри. Она ответила, что уже договорилась пойти на бал с мистером Фреймарком, но затем добавила, расмеявшись, что никакая другая договоренность не останется в силе, если Ларри может пойти на бал.
Примерно в полдень Фреймарк заглянул в контору и я заподозрил, что он только что от мисс Мэстерсон. Пока он слонялся вокруг конторы, Ларри снова телеграфировал, чтобы сообщить, что цветы для Хелен прибудут из Денвера на пассажирском поезде компании Юнион Пасифик в пять часов и попросил меня как можно быстрее переслать их ей и, в случае, если дополнительный поезд опоздает, отвезти ее на был. Фреймарк, конечно же, услышал сообщение, и когда приемник смолк, он медленно и неприятно улыбнулся, сказав – «Спасибо. Это все, что я хотел узнать.» – и покинул контору.
Лоуренс О'Тул служил в железнодорожной кассе в Шайенне, на том месте, где я сейчас работаю. Теперь, когда он находится на том свете, думаю, мне следует объяснить, что за человек он был, но когда он еще пребывал в нашем мире, то мог объяснить себя лучше, чем кто-либо другой. После того, как мне пришлось покинуть Принстон, я достаточно побродил по свету и скажу, что в мире хватает славных парней, но трудно найти кого-либо славнее, чем был Ларри. Думаю, что могу без натяжки назвать его самым популярным человеком в подразделении. Он обладал способностью нравиться всем, доходящая до своего рода гениальности. Свою службу на железной дороге он начинал помощником дежурного на станции в Стерлинге, обычный парнишка, только что из Ирландии, без доллара в кармане и юез какой-либо поддержки. Но он обладал находчивостью и приятной внешностью. У него была такая внешность, которая могла послужить векселем, приемлимым в любом банке.
Фреймарк тогда служил кассиром в Шайеннском отделении, но он оказался нечист на руку и, когда Ларри под долгу службы должен был разоблачить его, Ларри сделал это без колебания. Феймарка уволили, а Ларри занял его место. Естественно, после этого они недолюбливали друг друга и все сначительно ухудшилось, когда Хелен Мэстерсон увлеклась Ларри и Фреймарк тоже весьма ей заинтересовался. Сомневаюсь, что этот негодяй действительно нравился мисс Мэстерсон, но он был странным типом и она была странной девочкой, и она посчитала его интересным.
Ее отец, Джон Дж. Мэстерсон, был сенатором Соединенных Штатов от Вайоминга и Хелен получила образование в Уеллсли и вела необременительный образ жизни в Вашингтоне. Она нашла Шайенн унылым но, в соответствии со своей вашингтонской привычкой, относилась ко всему, кроме глупости, с терпимостью, а Фреймарк, конечно жн, был неглуп. Он считался эльзасским евреем, но довольно долго жил в Париже и бывал во многих уголках мира и свободно говорил на главных европейских языках. Это был жилистый, болезненный мужчина с землистым цветом лица, худой и производящий впечателние, словно его высушил обжигающий воздух тропиков. Но двигался он с гибкостью и грацией, наделявшими его необычным, скрытым изяществом. Глаза у него были маленькими, черными и блестели, как гагатовые бусины. Густые, жесткие волосы черного цвета, отливающие фиолетовым блеском, он всегда носил их разделенными на пробор посередине и гладко зачесывал за уши. У него была пара на редкость бестыдных алых губ, прикрывающих ряд белоснежных ровных зубов. Но руки, за которыми он так старательно ухаживал, выглядели как желтые, морщинистые руки старика, хотя вряд ли ему было более, чем за тридцать. Короче говоря, этот тип производил очень странное впечатление. Так или иначе, но в его прошлом или настоящем, а может и в его судьбе чувствовалось что-то особое, что выделяло его среди других мужчин. Он одевался с превосходным вкусом, его манеры отличались особой любезностью и он всегда разговаривал с подчеркнутой почтительностью. После того, как Фреймарк потерял работу в железнодоржной компании, он занялся разведением крупного рогатого скота на ранчо в десяти милях от города, хотя проводил почти все время в Шайенне в карточных домах Капитолия. У него была ненастыная страсть к азартной игре и он был одним из немногих, кто мог извлечь из игры выгоду.
Приблизительно за неделю до бала в Шайенне остановился кузен Ларри, Гарри Бернс, служащий репортером газеты Лондон Таймс. Он направлялся в Сан-Франциско и Ларри приехал встретиться с ним. Мы отвели Бернса в клуб и я заметил, как странно он отреагировал на появление Фреймарка. Затем Бернс отправился в Гровер, чтобы провести день с Ларри, и в субботу Ларри телеграфировал мне, вызывая меня на воскресенье, потому что у него были важные новости.
Я приехал и узнал, что Фреймарк под другим именем фигурировал в особо отвратительном лондонском скандале, о котором Бернс написал репортаж. Фреймарк действительно жил в Париже, но в его жилах не было и капли еврейской крови. Его отцом был французский солдат, который во время службы на Востоке купил себе китайскую рабыню, влюбился в нее и женился на ней. После смерти жены он вместе с ребенком вернулся в Европу. Там он вышел в отставку и устроился на гражданскую службу, занимая несколько незначительных постов в Париже, где обучался его сын. Мальчик, честолюбивый и чрезвычайно чувствительный к своему азиатскому происхождению, был изгнан из клуба и уехал в Лондон, где занимался очень сомнительными делами, происвоив себе еврейское происхождение за счет своей восточной наружности. Это все объяснило. Например, почему у него были такие старческие руки. В его венах текла вялая земноводная кровь расы, которая была уже стара в то время, когда Иаков пас стада Лавана на холмах Падан-Арама; расы, закутанной в саван еще до того, как Европе соткали пеленки.
Конечно же, сразу встал вопрос, что делать с полученной от Бернса информацией. Клубы в Шайенне не являются привилегированными, но Чинаман, участвующий в сомнительных сделках с Фреймарком, обязательно будет лишен барристерской лицензии повсюду за пределами Уайтчепела. Одно было ясно – необходимо немедленно раскрыть глаза мисс Мэстерсон.
- Вообще-то, подумав как следует, - сказал Ларри, - я решил, что должен лично рассказать ей обо всем. Надо сделать это непринужденно, чтобы не слишком сильно задеть ее чувство собственного достоинства. Постараться не выйти из себя и назвать его в лицо подлецом.
Итак, вернемся ко дню бала. Я все гадал, останется ли Ларри в Шайенне на ночь, чтобы поговорить с мисс Мэстерсон на следующий день, поскольку он ведь не мог выложить такие вещи девушке прямо на вечеринке.
В тот вечер я рано оделся и отправился на станцию в девять вечера, чтобы встретить Ларри. Дополнительный поезд пришел, но Ларри на нем не было. Коннелли, проводник, сказал, что не видел О'Тула, однако контора в Гровере была открыта и никаких приказов от диспетчера не поступило, поэтому он предположил, что О'Тул поехал поездом номер 153. Я вернулся в контору и телеграфировал на станцию, но ответа так и не получил. Тогда я сел за телефон и пытался дозвониться в течение пятнадцати минут. Потом я решил найти проводника 153 маршрута, пассажирского поезда, проходившего через Гровер в 5:30 вечера и узнать у него о Ларри, но было уже почти 9:45 и я знал, что мисс Мэстерсон ждет.Поэтому я вскочил в экипаж и попросил кучера погонять. Всю дорогу к дому Мэстерсонсов я размышлял о произошедшем. Я не мог найти объяснение отсутствию О'Тула, но более важным сейчас было придумать такое объяснение для мисс Мэстерсон, которое не встревожило бы и не оскорбило бы ее. Я не мог прямо сказать ей, что он не приехал, поскольку он мог бы появиться позже, поэтому я решил соврать, что дополнительный поезд опаздывает и мне не известно, когда он прибывает.
